Константин Мильчин, «Time Out» 22 августа 2007

Есть ложь, есть наглая ложь, а есть исповедь Стивена Фрая. Если он напишет, что вода мокрая, читатели, привыкшие к его тотальной иронии, засмеются и скажут: «Ну это ты клево придумал, сейчас умру от смеха!» Насколько ему можно верить, Фрай наглядно показал псевдоавтобиографическими этюдами в романе «Лжец». Там было вранье на вранье, и если какой-то эпизод казался хоть немного правдивым, он тут же опровергался и оказывался погребенным под новыми потоками первостатейной лжи..

В автобиографии рассказана классическая история взросления мальчика из хорошей семьи, детство которого прошло в закрытых учебных заведениях. Фрай не жалеет черных красок, расписывая отлынивания от уроков плавания, воровство монет из карманов одноклассников и порку за различные проступки. Директор школы однажды сказал: «Вы пойдете очень далеко, очень. Я, правда, не могу точно сказать, куда вы в итоге придете, в Вестминстерский дворец или в Уормвудскую тюрьму. Насколько я знаю нашего друга Фрая, он, скорее всего, побывает в обоих этих местах».

Фрай — писатель одного приема. Его творческий метод называется «гон» — если уж понесло, то остановить невозможно. «Теннисные мячики небес» — новая версия «Графа Монте-Кристо». «Как переписывать историю„ — страшная сказка про Гитлера, двух добродушных гомосексуалистов и машину времени. “Неполная и окончательная история классической музыки» — хулиганский музыкальный роман.

В новом романе он разглядывает альбом со старыми школьными и семейными фотографиями, но интересуют его не люди, а модели одежды, марки чая, названия комиксов, лежащих на журнальном столике, и прочие бытовые детали. Англия теряет свою чудаковатость — продукты продают такие же, как в Америке, палата лордов не та, что была раньше, в закрытые частные школы, которые когда-то были мужскими заведениями, начали принимать девочек.

Рассуждая про изменения, Фрай почти серьезен: «Иностранцы находят наши старинные глупости своеобразными, мы же считаем их смехотворными и полны решимости найти как-нибудь время и избавиться от них. Боюсь, когда мы от них избавимся — а я полагаю, мы это сделаем, — нам придется пережить психологический шок, сопряженный с открытием, что в результате мы не стали ни на йоту более свободной и ни на унцию более справедливой в общественном отношении страной, чем, скажем, Франция или Соединенные Штаты».

Мы уже почти восприняли эту цитату серьезно. Но тут вспомнили, что это написано Стивеном Фраем, и снова расслабились. А так ли важно, правда это или ложь? В конце концов, если авторские мысли перекликаются с настроением читателей, то какая разница, насколько был серьезен автор, когда писал книгу?

Галина Юзефович, «Эксперт»

Неписаное правило гласит: человек, уполномоченный официально представлять что бы то ни было — район, профессию, родной город или даже страну, — должен быть в определенном смысле типичен. Спору нет, ему следует быть лучшим, самым эффектным и достойным представителем собственной породы, однако мысль о том, чтобы доверить эту важную функцию чужаку — фигуре вопиюще, нарочито инаковой, кажется нелепой. И тем не менее именно такова судьба британского актера, режиссера, сценариста и писателя Стивена Фрая — человека, ставшего в последние годы навязчиво-расхожей квинтэссенцией всего английского и в то же время постоянно подчеркивающего свою атипичность и роковую неспособность ощутить принадлежность к той или иной социальной группе. Еврей, гомосексуалист, жертва многолетней клинической депрессии, бывший воришка и неисправимый лжец, комфортно расположившийся в ряду священных символов Британии сразу за Винни-Пухом и непосредственно перед гвардейцем в меховой шапке, — есть в этом что-то абсурдное, и сам Фрай осведомлен об этом лучше всех прочих. Апофеозом этой внутренней дихотомии и стала его автобиография «Моав, умывальная чаша моя», опубликованная по-русски в год пятидесятилетия автора.

Собственно говоря, назвать эту книгу автобиографией было бы некоторым преувеличением: действие охватывает лишь первые двадцать лет жизни Фрая, а потому здесь куда больше подошло бы название в духе классической русской литературы — «Ранние годы Стивена Фрая» или, к примеру, «Детство. Отрочество. Юность». Обманчиво смиренный заголовок, позаимствованный из псалмов (называя область Моав своей умывальной чашей, Господь намекает не только на униженность этой земли, но и на возможность ее будущего возвышения и очищения от скверны), настраивает на благостный лад: с первых же страниц ясно, что автор намерен публично каяться в грехах юности, в лучших традициях Диккенса повествуя о своем нравственном преображении. Благополучное детство в пригороде Лондона, а затем в тихой лесной глуши, образованные и обеспеченные родители, учеба в частной школе с очень мягкими нравами (что, впрочем, не означает отсутствия телесных наказаний), забавные проделки, смешные конфузы и милые шалости — такова внешняя канва книги Стивена Фрая. Однако под этой глянцевитой оберткой пульсируют совсем иные, куда менее радостные истории — истории о безоглядном пристрастии к лжи, о страхе перед насмешками, о ненависти к спорту — этому фетишу британских школьников, о воровстве, о поиске своей сексуальной идентичности, о нарушении запретов, о дефектах дикции, о бронхиальной астме и физической боли. И то обстоятельство, что разговор обо всем этом ведется в самом светском, легкомысленном и шутливом тоне, вовсе не снижает накала страсти.

Если подойти к вопросу формально, «Моав» и в самом деле можно считать романом воспитания или, вернее, перевоспитания. По мере продвижения от завязки к финалу герой сначала предается всем мыслимым порокам, начиная от мелкого безвредного вранья и заканчивая мошенничеством с кредитными карточками и актом содомии с младшим соучеником, а затем постепенно выбирается из зловонного моря порока на твердую почву относительной добродетели. Однако очень скоро замечаешь, что пресловутые пороки Стивена Фрая, о которых он повествует в своей обаятельной и остроумной манере, предстают на страницах его книги не как уникальное проявление особой извращенности натуры, но как крайние формы гормональной мерзости взросления, на определенном жизненном этапе присущей всем без исключения человеческим особям.

Детство и отрочество — время, для большинства людей подернутое романтическим розоватым флером, — для автора «Моава» исполнено самых что ни на есть болезненных коннотаций. Тяжелая и неизбежная болезнь, через которую только и лежит путь к нормальной взрослой жизни, — таким видит эту «золотую пору» Стивен Фрай, а выход из нее, соответственно, воспринимается как своеобразное выздоровление и хотя бы частичное избавление от страданий. Рассказывая о позоре на репетиции хора, когда кто-то из одноклассников разоблачил в нем полное отсутствие музыкального слуха, или вспоминая о своем фатальном неумении плавать, Фрай ухитряется подобрать единственно верную интонацию, позволяющую читателю безошибочно соотнести себя с автором, ощутить с ним общность и родство, но в то же время почувствовать легкое над ним превосходство — в самом деле, не всем же доводилось шарить по карманам одноклассников в поисках мелочи, да и какими-никакими музыкальными способностями похвастать могут многие.

Схожие приемы с поправкой на национальный колорит в нашей стране применяет разве что Евгений Гришковец. Так же, как и Фрай, он виртуозно сочленяет частное с универсальным, в самой своей атипичности оказываясь поразительно типовым и узнаваемым. Однако, посмеиваясь над собой, бравируя своими слабостями, пороками и недостатками, Стивен Фрай никогда не опускается до поэтики «маленького человека» — той самой, на которой базируется все творчество Гришковца. И при всей формальности это различие оказывается очень существенным: именно огромный личный вес, совершенно особый масштаб личности в совокупности с уникальным умением быть как все, но немножко хуже и делают Фрая оптимальным, наиболее репрезентативным и колоритным представителем Великобритании — как на международной арене, так и на внутреннем культурном рынке.

Екатерина Берновкая, «РБК daily Weekend»

«Моав – умывальная чаша моя» - это книга, которую ждали с любопытством. Не зря ее автор Стивен Фрай на протяжении всего своего творчества так интриговал по поводу собственной персоны. С одной стороны, посмотришь на экранного Фрая (читай, Дживса из сериала «Дживс и Вустер»), и кажется, что все про него понятно. А с другой стороны, заглянешь в какую-нибудь книгу писателя и думаешь - неужели он это всерьез? Автобиография – жанр, обмана не подразумевающий. Но и из этой «воды» Стивен Фрай вышел абсолютно сухим, не поставив ни одной окончательной точки.

В России английский автор всегда пользовался неизменным успехом. Во-первых, сатирик, а в нашем отечестве любят писателей обличающих. Во-вторых, человек умный и образованный, что так и бросается в глаза при чтении его романов. И, в-третьих, если и не юродивый, то уж точно незаурядный. Талант Фрая многогранен: актер театра и кино, драматург, телеведущий. При этом он, национальное достояние Британии, честно признается, что расстраивается, когда его критикуют. Судя по всему, Фрай должен только радоваться жизни, так как критики его любят и щадят.

Впрочем, придраться к писателю действительно сложно. Не понравится что-то - а вдруг это просто насмешка? Да и как придерешься к человеку, который в своей автобиографии задумывается о том, что чувствуют люди, которых он в нее не включил? «Моав – умывальная чаша моя», рассказывающая об учебе мальчика в закрытом заведении, написана Стивеном Фраем традиционно: как светлых, так и темных образов он не жалеет. При этом ему хватает тонкости и мудрости обходиться с вещами неоднозначными, вроде гомосексуальности, легко и деликатно. А уж некоторые мысли и вовсе дорогого стоят: «Мы оберегаем свои пустяковые изъяны единственно ради того, чтобы иметь возможность валить на них вину за более крупные наши дефекты».

В удовольствии процитировать Стивена Фрая отказать себе трудно, как и в удовольствии просто им полюбоваться. Даже отдельными деталями. Например, рассказом о прописях, необъяснимая привязанность к которым перекочевала из детства во взрослую жизнь. Или же о поисках в словарях «роскошных экземпляров» слов, вроде «велеречивый», которые нельзя произносить без улыбки. И пусть опять непонятно, всерьез все это или нет. Главное, первые двадцать лет своей жизни Стивен Фрай прояснил. Всего-то двадцать лет. Понимаете, к чему он клонит?

Стас Лобастов, «Итоги»

Один из пятидесяти самых смешных людей, когда-либо рождавшихся на свет. Обладатель мозга размером "с графство Кент". Самый интеллигентный человек на английском ТВ. Ректор университета, эссеист, историк музыки... И это все один человек, Стивен Фрай, для многих полноправный символ сегодняшней английской культуры. Его стиль одежды - как правило, это твидовые пиджаки - образец, его манера разговаривать - эталон. Недаром несколько лет назад вышла книга, посвященная непростой науке говорить, как Стивен Фрай. Автобиография "Моав - умывальная чаша моя" (59й псалом) поможет научиться жить, как он. Англоязычному миру такая возможность предоставилась еще в 97м: Стивен Фрай выпустил автобиографию аккурат к своему сорокалетию. Книжка немедленно стала бестселлером в Британии, выдержала переводы на несколько языков и вот, наконец, добралась и до нас.

На первый взгляд это слишком: в 40 лет - и уже автобиография. Тем более что "Моав" повествует лишь о первых двадцати годах молодой фрайевской жизни, а полноценная автобиография - жанр редкий и серьезный, недаром, если вбить это слово в любом интернет-поисковике, ссылки посыплются все больше на труды Бенджамина Франклина и прочих седовласых политиков. Кто такой этот Стивен Фрай, чтобы свое "детство, отрочество, юность" продавать как бестселлер? В космос не летал, пенициллин не изобретал. Всего-то и достижений - одна из главных ролей в английском телесериале "Дживс и Вустер" да несколько романов - "Лжец", "Гиппопотам", "Как творить историю", "Теннисные мячики небес"...

За компьютер Фрай засел еще в начале 1990х годов. Время это было для него не самое простое. Телепроект "Дживс и Вустер" благополучно закрылся, никаких стоящих ролей не предлагали. Вот лучший друг и партнер по "Дживсу и Вустеру", актер Хью Лаури - тот закрепился в Голливуде (и ныне снимается в популярном американском сериале "Доктор Хаус"). А Фрай явно оказался чуть ли не у разбитого корыта. Вот и взялся за перо. "Понимаете, коли на то пошло, я думаю иногда, что ничего, кроме слов, у меня и нет, - объясняет он в "Моаве". - Научившись играть пьески на пианино, я обнаружил, что никакой способности летать я не обрел и к пониманию космических сил не приблизился. Язык же, чего уж душой-то кривить, вывел меня в люди, и не в последние". "В людях" Фрай освоился моментально, и уже первый роман выявил главные особенности его фирменного героя - парадоксальное мышление, двойственные чувства, которые он своими поступками вызывал у читателя: с одной стороны - вроде все как один вруны и подлецы... А с другой - не закостенелые и в итоге стремящиеся исправиться и исправить мир.

Возможно, в этой парадоксальности образа мыслей и заключается пресловутая "английскость" Фрая. Сам он, во всяком случае, уверен, что парадоксальное мышление присуще всей британской нации. За примерами далеко ходить не надо - они в "Моаве" на каждой странице. Фрай, не стыдясь, утверждает, что жителям Королевства присущ антисемитизм, однако антисемитизм опять-таки носит двойственный характер. В конце концов должность премьер-министра Англии в свое время занимал Бенджамин Дизраэли, а вице-королем Индии был Руфус Исаакс. И вот уже сам Фрай, признавшись в антисемитизме, тут же сообщает читателю, что страшно гордится своим "еврейством", доставшимся от бабушки и мамы...

Чем чаще Фрай водит за нос своих почитателей, чем изобретательнее оказывается какой-нибудь очередной его кунштюк, тем больше его любят. Автор отождествляет себя с героем, причем открыто, принципиально, превращая это единение в отдельный литературный прием. В этом смысле ближайший российский аналог Фраю - Евгений Гришковец. Однако человек, рассказавший, как он ел собаку, - герой, безусловно, положительный, этакий Шура Огуреев из рыбаковского "Кортика", одним словом, гражданин средний, один из нас, звезд с неба не хватает. Другое дело Стивен Фрай - настоящий персонаж эпохи Возрождения. Слегка эпикуреец, в меру сексуально распущен, но за что бы ни брался - все выполнит с блеском, оставив за собой россыпь знаменитых британских шуток. Вот он ведет телешоу QI (Quite Interesting - "Довольно любопытно") - и рейтинги зашкаливают, вот дает обет безбрачия - страна погружается в траур, а вот кто-то всерьез предлагает его кандидатуру на должность тренера сборной Англии по футболу - народ ликует. Фрай подробно вспоминает, как прошел тест IQ и убедился в своей гениальности. Теперь он убеждает других. И судя по мировым рейтингам продаж - вполне успешно.

Вообще уже самая первая книга Фрая "Лжец" могла бы отлично сойти за автобиографию. Приключенческий роман о парне, убедившем общественность в том, что он отыскал неизвестный доселе роман Диккенса, на самом деле повествовал все об искусном вруне и подлеце. Таком же, как выпивоха-критик из "Гиппопотама", граф Монте-Кристо XXI века из "Теннисных мячиков небес". Для такого авантюриста сам процесс вранья (в "Моав" Фрай использует глагол "лганье"), равно как и последующее разоблачение - наивысшее счастье. Всю свою сознательную жизнь Стивен Фрай врал, потому что любил врать. В "Моав" он говорит об этом открыто, а местами даже, похоже, кается. Поверим ему на сей раз? Разумеется. Как ему не поверить? Ведь врет так, что зачитаешься.